95 лет назад состоялось единственное заседание Учредительного собрания. В исторических бурях и наслоениях подверглась искажениям информация, что же это был за орган? Впервые идея Учредительного собрания прозвучала в марте 1917 года. Когда заговорщики объявили об отречении Николая II и настраивали отречься брата государя Михаила Александровича, ему подбросили мысль, что надо бы организовать волеизъявление всей России. Колебавшийся Михаил Александрович согласился и подписал акт об отречении, но не окончательном. Сделал оговорку, что вопрос, царствовать ему или нет, должно решить Учредительное собрание. Ведь принять власть, пользуясь плодами бунта, было бы некрасиво, – другое дело, если её вручит всенародный представительный орган, как в 1613 году. Земский собор призвал на царство Михаила Фёдоровича. Учредительное собрание как раз и предполагалось как подобие Земского собора. А правительство приняло приставку «временное» – до решения Учредительного собрания.
Избирательный бюллетень по выборам в Учредительное собрание по Балтийско-флотскому избирательному округу от РСДРП(б).
Что ж, весной 1917 года дело могло и впрямь обернуться выборами царя. Но заговорщики, дорвавшиеся до власти, понимали это и созывать Собрание не спешили. Объявили, что сперва надо завершить войну. А пока, чтобы процессы стали необратимыми, Временное правительство углубляло реформы, рушило царскую администрацию, армию, правоохранительные органы. Подменялась и суть Учредительного собрания. Внушалось – оно должно провозгласить новое общественное устройство, республику.
Как известно, развал сыграл на руку большевикам. А одним из самых весомых поводов, позволивших поднять народ против Временного правительства, стала именно задержка созыва Учредительного собрания. Ленин шумел, что контрреволюционеры намерены сорвать народное волеизъявление. Провозглашал: «Только при власти в руках Советов Учредительное собрание обеспечено и успех его обеспечен». Керенский занервничал, объявил – созываем в декабре. Однако было уже поздно – свергли.
Конечно, октябрьский переворот понравился далеко не всем. Но… большинство населения России восприняло его относительно спокойно. Коммунистическое правительство, Совнарком, тоже приняло приставку – «временное». Вот и надеялись, что оно ненадолго. Повластвовали кабинеты Львова, Керенского. Пришёл ещё один – Ленина. Временно, до Учредительного собрания.
Между тем, очередная революция отнюдь не способствовала налаживанию нормальной жизни. В ленинских планах построения социализма всё выглядело просто и ясно: захват власти, подавление сопротивления эксплуататоров, уничтожение буржуазии как класса.
В работе «Государство и революция» Владимир Ильич рисовал дальнейшие перспективы: «Все граждане превращаются здесь в служащих по найму у государства, каковым являются вооружённые рабочие... Всё общество будет одной конторой и одной фабрикой с равенством труда и равенством платы... Уклонение от этого всенародного учёта и контроля неизбежно сделается таким неимоверно трудным, таким редчайшим исключением, будет сопровождаться таким быстрым и серьёзным наказанием (ибо вооружённые рабочие – люди практической жизни, а не сентиментальные интеллигентики, и шутить с собой они едва ли позволят), что необходимость соблюдать несложные, основные правила всякого человеческого общежития очень скоро станет привычкой».
Казалось, что реформировать государство и сделать его «одной фабрикой» будет легко: утвердиться на вершине власти и использовать существующие государственные рычаги. Но эти рычаги оказались уже разрушены. Приходилось всё начинать с нуля – и новое государство строить, и «эксплуататорские классы» подавлять.
Издавались декреты о национализации заводов и фабрик, об отмене сословий, всех законов Российской империи, об отделении школы от Церкви, а Церкви от государства. Но положение только запутывалось.
Национализация предприятий разрушила систему их связей и снабжения. Заводы встали без сырья и топлива. Старые законы отменили, а новых не существовало. Указали, что при вынесении приговоров судьи должны руководствоваться «классовым революционным правосознанием» – но это оборачивалось бесчинствами и беспределом. Рухнула торговля, транспорт захватили миллионы солдат, хлынувших с фронта, и прекратилось снабжение городов.
Решить проблемы Ленин попытался «классово», за счёт «буржуев»: разработал декрет о реквизициях. Предписывалось в богатых квартирах изъять излишки вещей, продовольствия. Вводились даже нормативы, сколько пар нижнего белья оставить владельцу. На деле это вылилось в грабежи – поживилась шпана, а государству не досталось ничего.
Чтобы преодолеть финансовые трудности, Совнарком национализировал банки. Но и это не дало ничегошеньки. Потому что банкиры позаботились заблаговременно перевести все активы за границу. Экспроприаторам достались груды ничего не стоящих керенок, превратившихся в макулатуру акций, облигаций, векселей. А пострадали в результате национализации отнюдь не банкиры, а рядовые вкладчики, хранившие свои сбережения в банках.
Но Ленин не унимался. Очень уж ему хотелось побыстрее ликвидировать буржуазию. 20 декабря в декрете «О борьбе с контрреволюционерами и саботажниками» он определил, кого следует считать «буржуями». К таковым относились «лица, принадлежащие к богатым классам, т. е. имеющие доход в 500 руб в месяц и свыше, владельцы городских недвижимостей, акций и денежных сумм свыше 1000 руб, а равно служащие в банках, акционерных предприятиях, государственных и общественных учреждениях».
Предусматривалось, что они под угрозой тюрьмы или отправки на фронт должны постоянно носить при себе справки от домовых комитетов «о своём доходе, своей службе и своих занятиях». Для них вводилась «всеобщая трудовая повинность. Все граждане обоего пола с 16 до 55 лет обязаны выполнять те работы, которые будут назначены местными Советами рабочих, солдатских и крестьянских депутатов...».
Демонстрация в Петрограде в день открытия Учредительного собрания. 18 января 1918 г.
Хотя спрашивается – ну какие буржуи ещё остались в России к концу 1917 года? Банкиры и крупные промышленники благополучно выехали за рубеж и перевели туда свои состояния. Рябушинский, Коновалов, Терещенко, Путилов, Гинзбурги, Бродские и т. п. остались и в эмиграции очень богатыми людьми. В Стокгольме, возле владельца «Ниа-банка» Олафа Ашберга, через которого большевикам перекачивались германские и американские деньги, уютно пристроилась целая когорта сбежавших олигархов – Дмитрий Рубинштейн, дядюшки Троцкого, предприниматели Животовские.
Многие нашли себе применение и при Советской власти. Те же Рубинштейн и Абрам Животовский стали финансовыми агентами не только Ашберга, но и большевиков. Директор заводов Нобеля миллионер Серебровский остался в России – в 1917 году Троцкий жил на его квартире, а после победы отблагодарил: назначил на очень лакомую и прибыльную должность по снабжению армии. Свердлов выписал из Америки брата, банкира Вениамина. Его тоже никто не экспроприировал, не ликвидировал «как класс» – он стал заместителем наркома путей сообщения.
А в разряд «буржуев» попали интеллигенция, служащие, чиновники, мелкие торговцы, отставные военные… На них-то и навалились. «Уплотняли», сгоняя жильцов нескольких квартир в одну. Тормошили обысками, грабили реквизициями. Хамы из шпаны и вчерашней прислуги не упускали случая унизить их, поиздеваться, оскорбить. Поняли, что новая власть это поощряет. Так чего ж лишать себя удовольствия? Да и как приятно лишний раз утвердить собственное превосходство.
Естественно, недовольство Советской властью нарастало. Нарастало со стороны голодных рабочих, со стороны гонимой интеллигенции. Однако массового противодействия так и не возникло. Потому что все декреты «временного» рабоче-крестьянского правительства тоже снабжались оговоркой – «временно». До решения Учредительного собрания.
В нём видели панацею от любых бед. Придёт Учредительное собрание – и всё встанет на свои места, страна выйдет из тупика. Как уже отмечалось, подготовку провозгласил ещё Керенский, она развернулась с сентября. Составлялись партийные списки для выборов, была образована выборная комиссия.
Оспорить и перечеркнуть данную работу большевики не посмели. Они лишь постарались перехватить подготовку под собственный контроль. ВЦИК Советов и ЦК партии рассылали инструкции, как направлять выборы, какими мерами воздействовать на результаты.
26 ноября был опубликован декрет Совнаркома о созыве Учредительного собрания. Выборы стартовали…
Называть их «чистыми и честными» не приходилось. Благодаря «Декрету о печати» большевистская пропаганда получила преимущества перед другими партиями. Кое-где Советы попросту сажали в тюрьму или изгоняли неугодных агитаторов. В Питере выборную комиссию то арестовывали, то выпускали. «Контрреволюционные» области, не признавшие Советскую власть, вообще исключили из «демократического волеизъявления».
Впрочем, и другие партии действовали неразборчиво. Играли на том, что списки кандидатов составлялись ещё в сентябре, соответствовали тогдашнему раскладу политических сил. Играли на том, что смогли в тот период захватить под контроль центральную и местные выборные комиссии. Эсеры спекулировали на чаяниях крестьянства, меньшевики – рабочих.
И всё-таки, невзирая ни на какие ухищрения, при подведении предварительных итогов стало ясно – большевики безнадёжно проигрывают. Поэтому Ленин заговорил теперь совсем иным языком, чем осенью. Принялся доказывать, что «Советы выше всяких парламентов, выше всяких учредительных собраний».
Однако не созывать «Учредилку» было уже нельзя. Пропаганда и выборная кампания охватили всю страну. 3 декабря (здесь и далее в тексте использована датировка по старому стилю. – Ред.) ВЦИК принял постановление, что Учредительное собрание «будет созвано, как только половина членов, именно 400 депутатов, зарегистрируется установленным порядком в канцелярии Таврического дворца».
20 декабря Совнарком установил дату – 5 января 1918 года (18 января по новому стилю). Хотя уже заранее предполагалось, что Собрание придётся разогнать. Но сделать это надо было умно. Обставить как-нибудь поприличнее.
22 декабря ВЦИК принял решение созвать III Всероссийский съезд Советов – на 8 января, через три дня после «Учредилки». Тот есть чтобы узаконить разгон.
Свердлов заранее разослал местным Советам, армейским и фронтовым комитетам, циркулярное письмо: «Лозунгу “Вся власть Учредительному собранию“ Советы должны противопоставить лозунг – “Власть Советам“».
Обстановка накалялась. 1 января произошло первое покушение на Ленина – офицеры стреляли в его автомобиль. Сорганизовались демократические партии, готовили свой сценарий Собрания, манифестации в его поддержку.
Но и большевики готовились. 3 января ВЦИК рассмотрел и принял «Декларацию прав трудящегося и эксплуатируемого народа». В ней были собраны разнородные компоненты. С одной стороны – подтверждались декреты о земле, мире и т. д. С другой – декларировалась власть уже существующих структур, Совнаркома и Советов.
Указывалось: «Поддерживая Советскую власть и декреты Совета Народных Комиссаров, Учредительное собрание считает, что его задачи исчерпываются установлением коренных оснований социалистического переустройства общества».
По сути, «Декларация» предлагала «Учредилке» всего лишь узаконить большевистскую власть и разойтись по домам. Осуществлялась и силовая подготовка. Гарнизонные «революционные» полки давно выродились в анархический сброд, готовый митинговать за кого угодно и повернуть штыки куда угодно. Поэтому большевики стянули в город более надёжную силу – матросов, латышей. Из них составились оцепления, заслоны против манифестантов. Был сформирован и «военный штаб» для руководства этими силами. Возглавил его Свердлов.
К 5 января из-за транспортных трудностей кворум едва набрался: прибыло 410 из 715 делегатов. Но решено было начать. Большевики набрали менее 25% мандатов. Большинство досталось эсерам. Причём списки их партии составлялись ещё до раскола на правых и левых, и среди избранных превалировали правые. Много было и кадетов, меньшевиков.
Могло ли Учредительное собрание спасти Россию? Объединить, поднять, вывести из кризиса? Разумеется, нет. Ведь через всё это страна уже проходила – через власть кадетов, социалистов, продемонстрировавших свою полную никчёмность и беспомощность. Через пустопорожние Государственное, Демократическое совещания, “предпарламент”. В том виде, который оно приобрело к началу 1918 года, Учредительное собрание могло ознаменовать никак не выход из тупика, а лишь «второй круг» внутри тупика.
Социалистические партии не поняли этого. Они увлечённо писали речи, согласовывали проекты резолюций. Собирали обвинения в адрес большевиков. А поддержку надеялись найти в лице западных союзников – Англии, Франции, США. Вроде это было в их собственных интересах. Чтобы в России установилась демократическая власть, продолжилась война до победного конца…
Выборный комитет пригласил на открытие Учредительного собрания послов западных держав. Какая это была бы моральная поддержка! «Демократия» изобличит и скинет прогерманских узурпаторов перед лицом всего мира. Однако иностранные дипломаты дружно… отказались. Нетрудно понять, это развязало руки большевикам – теперь можно было действовать без стеснения.
Революционные матросы с флагом «Смерть Буржуям».
Социал-демократические партии определили для открытия Учредительного собрания старейшего из депутатов, эсера Швецова. Не тут-то было. На трибуну выскочил Свердлов, бесцеремонно отнял у Швецова председательский колокольчик и объявил, что ВЦИК поручил открыть заседание ему. После чего с ходу зачитал «Декларацию прав трудящегося и эксплуатируемого народа».
Свердлова освистали. В качестве кандидатуры на роль председателя его даже рассматривать не стали. А зачитанную «Декларацию» отказались обсуждать. Против проголосовало 247, за – 146. Тем самым «Учредилка» дала прекрасный повод для большевистской агитации – она оказалась противницей «прав трудящегося и эксплуатируемого народа», противницей передачи земли крестьянам, противницей мира!
Вместо Свердлова выступил с речью эсер Чернов, и покатилась говорильня в худших «демократических» традициях, где каждому оратору важнее самому блеснуть и на трибуну вылезти. Кто ругал большевиков, кто поднимал какие-то местные или частные проблемы. Не слушали друг друга, ссорились.
В полночь большевики ушли, огласив заявление, что Собрание «встало поперёк дороги рабочему и крестьянину». С ними ушли левые эсеры, «левые мусульмане», ещё часть делегатов. «Учредилка» лишилась кворума: в зале осталось около 200 делегатов из 715 избранных. Тем не менее, оставшиеся продолжали сотрясать воздух пустыми словесами.
Конец известен. В половине пятого на сцене появился матрос Железняков. Произнёс сакраментальную фразу: «Караул устал, прошу очистить помещение».
Учредительное собрание, просуществовав 12 часов 40 минут, приказало долго жить. 6 января вышел декрет о его роспуске. Правда, в защиту Учредительного собрания забурлили демонстрации рабочих, студентов, интеллигентов. Но их встретили залпами. Руководили расстрелом Свердлов, Подвойский, Урицкий, Прошьян, Бонч-Бруевич…
III съезд Советов открылся с запозданием – не 8, а 10 января, – но прошёл как по писаному. Большевики внесли предложение, что не «Учредилка», а Съезд Советов должен быть признан высшим органом власти. За это – то бишь, за самих себя, – делегаты проголосовали охотно. Постановили одобрить политику Совнаркома, приняли пресловутую «Декларацию». А уже под занавес, когда устали, Свердлов вдруг «вспомнил» и вынес на голосование два «маленьких» пункта: изъять из названия правительства слово «временное», и из всех декретов. Таким образом, всё, что Совнарком успел напринимать «временно», одним махом превратилось в постоянное…
Но вот ещё какая интересная штука получается. Учредительное собрание не получило от иностранцев ни малейшей поддержки. А большевики, проявившие столь своеобразное понимание «демократии» – пожалуйста!
На III Съезд Советов прибыли и выступали с приветственными речами «представители рабочих» Швеции, Норвегии, США. Уж каких они «рабочих» представляли – другой вопрос.
Но в прессе США события освещались сугубо с просоветских позиций. Авторами являлись известные журналисты и по совместительству агенты иностранных спецслужб Джон Рид, Альберт Рис Вильямс, Луиза Брайант. А глава американской миссии в России полковник Робинс докладывал в Вашингтон: «Советское правительство сегодня сильнее, чем когда-либо. Его власть и полномочия значительно укреплены в результате роспуска Учредительного собрания… Нужно поддерживать большевистскую власть как можно дольше».
Главный советник американского президента Вильсона полковник Хаус в эти дни записал, что США следует искать сближения с большевиками и «распространить нашу финансовую, промышленную и моральную поддержку по всем направлениям», и «это поставит русскую ситуацию под наш контроль». А сам Вильсон 8 января в речи перед Конгрессом недвусмысленно выразил «дружественные намерения» по отношению к русской революции.
Уже после разгона Учредительного собрания и расстрела демонстраций президент не погнушался обратиться к съезду Советов. Писал: «Наши надежды на будущее во всём мире пополнились новой уверенностью благодаря чудесным и греющим сердце событиям, которые происходят в последние несколько недель в России. Вот подходящий партнёр для Лиги Наций!»
На позицию Вильсона обратили внимание другие державы. Германский посол в Швеции Люциус делал вывод: «Америка проводит умную политику, она признаёт Советское правительство де-факто, её дипломаты, агенты и бизнесмены остаются в России, она материально поддерживает большевистское правительство. Всё это даст свои плоды после войны».
Нет, не только после войны. Американские деляги активно ринулись ловить рыбку в мутной воде. В это же самое время, когда русских интеллигентов клеймили «буржуями» и травили, когда они оставались без средств к существованию, приехавшие предприниматели из США собирали обильные «урожаи»: за бесценок скупали у голодных людей фамильные драгоценности, полотна и скульптуры известных мастеров, меха, антиквариат, вывозя их за рубеж целыми вагонами.
А германский агент в Копенгагене доносил в Берлин об умопомрачительной операции, которую провернул «американский банк в Москве»: «обнародовал известие о том, что он берёт на сохранение деньги российских подданных и что американское правительство гарантирует эти деньги даже в том случае, если большевики наложат на них секвестр». За короткий срок «русскими частными лицами было передано на сохранение 7 млн рублей».
Интересно, многие ли вкладчики сумели потом выехать за границу? Многие ли уцелели в месиве Гражданской войны, смогли добраться до США и вернуть свои «гарантированные» деньги?
Ссылка на источник.
Комментариев нет:
Отправить комментарий